Мальчики не плачут, а принцессы не какают. Примерно об этом сказка Андерсена. О шаблонах мужественности и женственности, которым надо постоянно соответствовать, чтобы чувствовать себя идеальными. Ради этого приходится пожертвовать правом на спонтанность, на игру, на проявление тех черт, которые считаются атрибутами противоположного пола. Приходится отказаться от настоящей жизни и превратиться в картонно-оловянную статуэтку «настоящего» мужчины или «настоящей» женщины.
Он – стойкий и несгибаемый, она – хрупкая и прекрасная. Казалось бы, все сказки о любви об этом. Но есть одно «но»: герои народных сказок всегда развиваются, а герои Андерсена застыли каждый в своей роли. Автор называет их стойкими, но на самом деле они просто застывшие.
Оба они – игрушки. Причем, игрушки со строго определенными ролями. Особого места для фантазии они не оставляют. С оловянным солдатиком можно играть только в войну. Картонной танцовщицей вообще не поиграешь – она может только служить украшением стола. Да и танцовщицей ее можно назвать с большой натяжкой, ведь танец – это вечное движение, а наша картонная барышня навеки застыла в одной позе. При том совершенно неестественной и неудобной – с протянутыми вперед руками и высоко поднятой ножкой. Ни одна живая женщина не способна долго оставаться в таком положении. Но у картонной барышни нет выбора.
В переносном смысле «картонный» — значит шаблонный. Наша картонная героиня вырезана по шаблону и являет собой идеал шаблонной женственности. У нее нет свободы – она всегда должна оставаться женственной, что бы она ни вкладывала в это понятие. В любом случае у нее нет права на спонтанность и естественность, потому что все ее поведение определяется шаблоном. Именно такую шаблонную женственность многие пытаются раскрывать, развивать и всячески подчеркивать на всевозможных марафонах и в женских клубах. Раскрывать ее приходится именно потому, что она является не чем-то внутренне присущим, а лишь придуманным кем-то шаблоном, которому почему-то надо соответствовать. Раскрывается и развивается тут именно способность соответствовать этому шаблону.
То же касается и солдатика: он навеки вытянулся в струнку и прижал ружье к плечу. Что бы ни происходило вокруг, он всегда в той же позе. он тоже застыл в своей стереотипной мужественности и даже не имеет права позвать на помощь, чтобы не уронить честь мундира. Ни он, ни она не могут проявлять чувств. Не могут они и действовать – они просто игрушки в руках судьбы. Солдатик совершил настоящий путь героя и даже побывал в брюхе у рыбы, подобно Ионе или своему более близкому родственнику – деревянному Пиноккио. Но Иону и Пиноккио этот опыт изменил – выход из брюха рыбы стал для них вторым рождением, они преобразились. Солдатик же вернулся домой точно таким же, каким был в начале сказки – стойким, то есть застывшим в своей неизменности. Солдатик безвольно плывет по течению в своей бумажной лодочки, а картонную танцовщицу швыряет сквозняком в огонь, и она тоже ничего не может с этим поделать – даже выразить свое возмущение, страх или протест.
У солдатика есть антипод – злобный тролль из табакерки. Это юнгианская тень, карта «Дьявол» в колоде таро. Он олицетворяет всю ту живость, агрессию и прочие неприемлемые чувства, которые непозволительны для солдатика и прочно заперты в табакерке его бессознательного. А поскольку с ними нет контакта, они выскакивают наружу в самый неподходящий момент или отыгрываются кем-то другим. Именно запертый в табакерке тролль в конце концов приводят к гибели героев, которые, впрочем, никогда и не были по-настоящему живыми.
