«Человек играет только там, где он человек в полном смысле этого слова, и он является вполне человеком только там, где играет». Ф.Шиллер (1795)
С самого своего возникновения психоанализ находил и признавал значительную близость между творчеством и игрой.
Фрейд писал: «Наиболее драгоценное и интенсивное занятие детей – это игра. Возможно, мы можем сказать, что играющий ребенок ведет себя, как поэт, творя свой собственный мир в новом порядке, который приятен ему» (Фрейд, 1908).
В психике первобытного человека преобладало представление о всемогуществе мысли. Первобытный человек не разделял свои фантазии, представления и реальные феномены природы. В ходе истории развития человечества, по мере развития психики, человеку пришлось, в значительной степени, утратить опору на этот магический способ мышления и опереться на другой принцип — принцип реальности.
Онтогенетически повторяя историю развития человечества, к своему миру фантазии и игры ребенок относится очень серьезно. До того как стать взрослым, ребенок все еще сохраняет возможность находиться как бы между сном и явью в своей игре. В ней продолжает сохраняться первобытная магия, которая действительно работает: дает возможность размещать аффекты, извлекать смыслы, давать названия, экспериментировать и властвовать в этом безопасном мире между явью и сном. В силу своей нереальной природы игра защищает от последствий реальности не отрицая ее — и тем самым дает возможность к проживаниям и осмыслениям.
По мере взросления человеку приходится постепенно расставаться с этим пространством, все больше смещаясь к центру «реального», одновременно с этим теряя интерес к неопределенному, детскому и необычному, уплощая опыт до конкретности и мнимой объективности, разрушая и уменьшая это промежуточное место между явью и сном, место рождения мыслей, идей и творчества, антитезой к которому выступает область ригидности и скуки, атаки на мышление или завистливой агрессии к надежде — область нормопатии, страха и невозможности играть.
Для людей даже относительно близко знакомых с психоанализом, он часто предстает как нечто сложное, ортодоксальное, стерильное, черствое и ритуальное. Аналитическая строгость, во всех ее смыслах, такая важная для сохранения «золота психоанализа», так часто подвергающаяся нападкам со стороны клиентов психоаналитика, способна, увы, не только сохранять жизнь в психоаналитической колбе, но и наоборот. Закрытая от микробов колба может не пропускать и кислород.
Одновременно с этим стоит помнить, отчего и как сформировалась эта аналитическая броня, а также что именно она защищает, как и то, что форма не является содержанием. К сожалению, из-за особенностей человеческой психики диалектика сложной жизни внутри и вокруг психоанализа легко ускользает и фокус внимания часто оказывается смещен в область того, что может считаться опасным или проблемным. Очевидно, что при таком взгляде психоанализ и его субъект как бы оказываются по разные стороны баррикад.
Само это положение является, по сути, атакой на связь, на то, что психоанализ призван развивать и защищать.
Смысл аналитических отношений, как и любых других, это желание быть вместе, чтобы обнаружить, разделить и развить нечто ценное. Для осуществления этого необходимо то, что Винникот называл «потенциальным пространством», своеобразной игровой площадкой, основой которой служит доверие, безопасность и удовольствие.
Для того, чтобы эти отношения с заложенными внутри них возможностями для творчества и эксперимента могли быть созданы, пространство между аналитиком и клиентом должно во многом отвечать структуре игры, в которой она предстает как временный мир внутри обычного. Мы можем сказать, что игра это свободное действие, которое имеет свойства избыточности: игру можно отложить или перенести; она не диктуется ни физической необходимостью, ни моральной обязанностью, потребность играть проистекает только из доставляемого ей удовольствия. Игра, как и сессия, ограничена пространством и временем, однако закончившись, она остается в памяти в виде некоего психического опыта. Игра имеет функцию повторяемости — это значит, что этот опыт можно перепроживать. Игра требует некоторого напряжения и прикладывания усилий, и игра вознаграждается удовольствием и опытом. Игра имеет смысл.
Как между реальной жизнью и игрой, при их безусловных различиях, нет непроходимой границы, так нет и непроходимой границы между внутренней и внешней реальностью каждого человека — там располагается промежуточная область, которую мы могли бы назвать областью опыта, который не может быть ни оспорен, ни проверен (как религия или искусство, например).
«Психотерапия, — писал Д. Винникот, — осуществляется там, где пересекаются две сферы игры: сфера игры пациента и сфера игры терапевта, это когда два человека играют вместе. Психотерапия имеет дело с двумя людьми, играющими друг с другом. Из этого следует, что работа терапевта там, где игра невозможна, направлена на то, чтобы из состояния, в котором пациент не может играть, привести его в состояние, в котором он играть может».
В ситуации опасности угрожающей процессу между двумя людьми находящимися в кабинете или даже выживанию и развитию самой дисциплины в историческом контексте, в ситуации «невозможности играть», представляется важным отделить процесс психоанализа, от его пространства и, отвернувшись на время от первого оборотиться ко второму.
При совершении этого поворота, возвращение на обособленные, выгороженные, освященные территории общего промежуточного пространства, сам факт признания участниками того, что это общее пространство существует, будет целительным и может восприниматься не как отступление, досадная помеха, уступка, ошибка или неудача, а как возможность самовосстановления заложенная в процесс, способ возвращения к сути, способ вновь обнаружить удовольствие быть. В практическом смысле в терапии в этот момент это может быть сформулировано как то, что 1) личность важнее проблемы, 2) настоящее важнее будущего, 3) чувства важнее мыслей и поступков, 4) понимание важнее объяснения, 5) принятие важнее исправления, 6) желание и стремление важнее послушания или инструкций.
В ситуации угрозы психоаналитическим отношениям, которая пока не может быть исследована, в том числе и из за невозможности играть свободно выражая себя, способность помнить, формулировать и возвращаться к перечисленному выше обеспечивает существование промежуточного пространства, как области исследования, созидания и развития.
