Ж. Лакан подходит к пониманию психоза не как к болезни или недостаточной структуре – а как к третьей психической структуре личности, в которой выстраивается особый порядок отношений с языком и другим.
В психозе основной механизм – forclusion, который можно перевести, вслед за А. Черноглазовым, как «предызъятие», подчеркивая одновременно и временной, и пространственный компоненты этого предшествования: что-то становится изъятым до того, как было востребовано. Предызъятие, или, пользуясь более традиционным переводом, «отбрасывание» касается имени отца – le nom du pѐre.
Имя отца – это знаменитый неологизм (в семантическом смысле) Лакана, один из ключевых моментов его теории, который призван разместить в языке спектр воображаемых отношений с другим, колеблющуюся от любви до ненависти. Тогда появляется возможность собственную агрессивность и сексуальность вписать в общественный и культурный порядок и структуру с фигурами власти, закона, успехов, конкуренции, самореализации, религии, вины. Имя отца – это то, что позволяет связать желание и закон. Провал этой функции приводит к невозможности интегрироваться в символическое, и «Я» субъекта оказывается крайне неустойчивым. У психотического субъекта доминирует воображаемое, и его возможности этим ограничены.
Имя отца – это означающее, функция которого связана с пристёгиванием points de capiton. Пристежка осуществляется не между означаемым и означающим (там непреодолимая черта), а между означающими, обеспечивая непрерывное скольжение означающих друг относительно друга и располагая невротического субъекта в языке. У психотического субъекта это происходит иначе, и его цепочка прерывается.
Он терпит неудачу фундаментального принятия Закона, неудачу символизации желания матери, при котором открывается неполнота Другого, и субъект задается вопросом che vuoi, конструируя на этом месте фантазм, который станет надежным экраном. Эта неудача имеет серьезные последствия, определяющие расположение субъекта относительно языка и другого, точнее, желания другого.
Отцовская функция ратифицирует закон, и избавляет от каприза матери, от произвола, когда ребенок всецело зависит от желания матери. Мать должна потерять свою полноту, стать pas-tout. Отцовская функция даёт возможность с помощью фантазма экранироваться от желания другого, который не предстаёт в своей полноте. Если нет отцовской функции, то единственная возможность – идентификация с желанием матери, стать объектом ее наслаждения оборачивается единственной возможностью субъективации.
В психозе происходит отбрасывание узловых образований, отбрасывание имени отца. Различие между большим и маленьким другим стирается, стирается различие между регистрами. Происходит тривиализация борромеева узла в трефль, стирание различий между символическом, воображаемым и реальным. Недостающий символический порядок восполняется воображаемым – бредовыми конструкциями. То, что не символизировано, вторгается как реальное в виде галлюцинации.
Речь субъекта с психотической структурой оформлена совершенно определенным образом, потому что в некотором смысле, он так и входит в язык, не усваивает его, чтобы получить возможность пользоваться операциями селекции и комбинации сообразно своему желанию. Он остается одержимым языком, не он говорит на языке, а язык говорит им. Подобного рода элементы есть и в речи невротического субъекта, например, в ритуальных высказываниях или автоматических высказываниях, когда не желание субъекта, а сам язык определяет проговариваемое. По сути, как пишет З. Фрейд в последней главе «Бессознательного», психотик использует слова как вещи. Он подражает говорению больше, чем реализует язык в речи. Можно сказать, что психотик не входит в язык, не усваивает его порядок, а одержим языком. В речи психотика нет связи предметных и словесных представлений.
В результате этого речь психотического субъекта отмечена рядом особенностей, своего рода поломок или в плоскости селекции, и/или комбинаторики. Различного рода клише, возникающие как бы стихийно, неологизмы по форме, структуре или по употреблению, разрывы, обрывы речи, нарушения смысловых или грамматических связей. Задачи неологизмов в речи психотика такая же, как задача бреда, – связывать цепочку означающих от распада. Нарратив бреда Фрейд выводит из структуры языка, анализируя фразу «Я люблю его» и последовательно меняя в ней каждый элемент, получает различные конструкции бреда: бред преследования, бред любовного очарования, бред ревности и бред величия.
Сгущение, смещение, замена множества одним или одного множеством, употребление противоположного – те процессы, которыми характеризуется работа сновидения у невротика, можно наблюдать в речи психотика. Смысл того, что говорится, становится понятен ретроактивно. Есть смутное намерение субъекта, есть код, копилка означающих, есть возможность сообщения. Когда код и сообщение не разомкнуты, то имя отца отвечает за эту связку, точку пристежки.
В психозе не происходит и символизации тела, ни желания другого, поэтому хрупкая воображаемая целостность может быть легко разрушена, и субъект окажется совершенно беззащитным, встретившись с желанием другого, которое он не может никак символизировать. Тогда он попадает в позицию объекта наслаждения этого тотального в своей полноте другого, и только бред может его экранировать от этого. Отбрасывание касается узловых вопросов организации психического: вопросы пола, сексуальных отношений, родительства. Это те моменты, которые не могут быть окончательно прикрыты символическим, в которые сквозит реальное для субъекта – кастрационный узел.
Встреча с ними может стать причиной развала воображаемой конструкции и развяжется острый психоз, требующий медицинского вмешательства или госпитализации.
Бредовая реальность, которую изобретает психотический субъект, – это и есть тот синтом, то четвертое кольцо, тот воображаемый конструкт, который держит воедино три остальных кольца и не дает начаться психотическому распаду личности. Бред – это попытка залатать дыру на месте метафоры Отца, на месте того означающего, которое должно было выполнить функцию points de capiton, останавливая скольжение означающих, удерживая все три кольца вместе.
Исходя из того, что невротическая и психотическая структуры непереходны, и отброшенное вернуть невозможно, анализ психотического субъекта, в сущности, должен способствовать изобретению или поддержанию психотического симптома, который возьмет на себя функцию отца, конструируя в воображаемом регистре то, подражая чему психотический субъект может сохранять некоторую устойчивость, т.е. аналитическая работа нацелена на создание четвертого кольца, которая удерживает три кольца от распада
