ВОТ И ПОГОВОРИЛИ!
Бывает, разговариваешь с человеком, задаешь житейский вопрос, вроде: «ты сегодня на работе задерживаешься?», а он начинает отвечать как бы из оборонительной позиции: «а что, всем бездельниками быть? да, я много работаю – и горжусь этим, я развиваюсь, а не прожигаю свою жизнь, как некоторые», и все в таком духе.
Как будто вы своим вопросом хотели его оскорбить или в чем-то уличить, а вам всего-то нужно было знать, где он вечером будет, чтобы пакет передать.
И когда на вас таким образом «напали» — вы неожиданно для себя начинаете оправдываться и защищать позицию «жизнь – это не только работа, от монитора не загоришь, всех денег не заработаешь, а здоровье не казенное ..», и бла-бла, хотя вы и сами тот еще трудоголик.
Что же произошло в этом диалоге? Человек-работник, занявший оборонительную позицию, из которой он «напал» на собеседника – где-то внутри себя очень сильно сомневается в исключительной важности «многоработы» в своей жизни. Но та его часть, которая хочет повалять дурака ради простого удовольствия – настолько сильно пристыжена с самого детства, что пришлось засунуть ее в бессознательное так глубоко, чтобы даже «внутренний родитель» не догадался о ее существовании.
Так глубоко, что человек-многоработник уже и сам не догадывается о ее существовании. Но эта часть, по-прежнему, — «живой» и очень важный кусок его психики, но она ужасно ущемлена, подавлена, озлоблена и иногда нуждается в том, чтобы о себе заявить. А как ей себя обнаружить, если громогласный отцовский/материнский голос в голове тут же начинает распекать за бездельничание, дуракаваляние, лень, которая вперед родилась, выброшенные на ветер деньги, заработанные кровью и потом, лишь бы ты, лоботряс, учился, чтобы зафиналить это всё нетленкой про «можешь не учиться, дворниками и техничками тоже кто-то должен работать!».
И вот мальчики и девочки выросли, и «глас карающий» из родительского превратился в свой собственный… И вот ты, как в тумане, орешь этим голосом уже на своих детей, хотя зарекался именно так и не делать.
И все же, этот голос обвинения обнаруживает свою чуждость и приобретенность, например, в самообвинительных монологах.
Упрекая или осуждая себя — мы бессознательно выстраиваем речь от третьего лица, например, «… и в голове сразу: Оля, как ТЫ так могла!».
Так вот, иногда, чтобы «прояснить отношения» с этой упрятанной в подвалы бессознательного частью себя – человек помещает (проецирует) ее в собеседника. И разговаривает с собеседником так, будто это собеседник желает лениться, тунеядствовать и прожигать жизнь, а не какая-то ЕГО СОБСТВЕННАЯ часть.
Бывает, что удаётся распознать проекцию («это не мое чувство!») и не включиться в это мероприятие. Но чаще мы все-таки невольно откликаемся на такие «приглашения», т.к. внутри даже чужой игры – отыгрываем и что-то своё. Но, вернемся к изначальному примеру!
Итак, если вы НЕ принимаете проекцию человека-работника, а, скорее, присоединяетесь к его «родительской» части: дескать, вы тоже считаете, что нужно много работать, а все эти поиски себя, творчество-шморчество и затяжной отдых – для слюнтяев и бездельников, – вы все равно ему помогаете. В этом случае вы подкрепляете его «родительскую» сторону, в тиранической гегемонии которой он иногда сомневается, а таковые сомнения расшатывают «многоработные» ценности, на которых выстроено его самоуважение.
Если же вы ПРИМЕТЕ проекцию и начнете защищать жизнь вне офиса, право на отдых и «dolce far niente» («сладкое ничегонеделание» — итал.) – вы станете союзником его угнетенной (назовем ее – «детской») части и вместе с ней как бы дадите отпор внутренней «родительской тирании».
То есть, если вы идентифицируетесь с его проекцией – разыграется «конфликт родителя с непослушным ребенком». А если вы идентифицируетесь с его родительскими интроектами – разыграется сцена, где «оба — родители», тогда вы вместе бодро раздадите оплеух внутренним «творческим соплежуям».
Вот так иногда мы, люди, разговаривая друг с другом – общаемся исключительно со своим неврозом:)
