… а сколько у нас осталось времени?
Мне мало, я не успею рассказать об этом. Мы можем перейти во второй час нашей встречи?
На самом деле я рада, что Она решила остаться и прожить это вместе со мной. Часто клиенты пытаются оставить самое важное на конец сессии, чтобы оставить себя в этом один на один. Так много людей, уводящих себя от других в тот момент, когда они, наоборот, очень нуждаются в поддержке. В самом присутствии другого, и я спрашиваю Ее:
— Вы добрались до чего-то важного сейчас?
— Да, это важно, и я не могу уйти с этим снова. Оно преследует меня и я не хотела смотреть в это. Сейчас, когда я работаю с вами, у меня начались такие озарения, я стала яснее видеть, отчетливее, будто раньше все было размыто и серо.
— Да, продолжайте. Мы работаем еще час.
— Знаете, я вдруг увидела, как я даю поддержку, которую не запрашивают. — Звуки ее голоса становятся все ниже, в них добавляется такая робкая хрипотца, с короткими паузами на вдох и разрешением продолжить себе говорить об этом.
-Это как? — Я спрашиваю так тихо, мне хочется просто показать, что я есть и слышу ее.
— И я всю жизнь такая, оказывается. Мне так мерзко смотреть на себя со стороны, что я так делаю. И, что самое пронзительное в этом: я пришла к маме и увидела в ней это!
— А что — это? Вы меня интригуете.
— Да, я продолжу. Я купила квартиру давно. И сейчас решила сделать там ремонт. И вот я сижу и делюсь своими мыслями вслух, но с мамой. Рассказываю о своих предпочтениях, что бы я сделала там и как. Это чисто рассуждения. Не факт, что все я сделаю или не сделаю так. Мне важно было просто болтать об этом с мамой. Как будто хвастаться что ли, что я такая взрослая и в своей квартире сейчас буду свои порядки наводить. Но не тут-то было. — Ей становится сложнее сдерживать то, что уже выходит. Хрипотца сменяется покеркиванием (кхе-кхе), как будто что-то колючее и сухое застряло прямо в середине ее горла. Но она словно колется об это и все выше и выше, через эту болезненную преграду, продолжает говорить:
-И мама вот мгновенно пресекает меня, не может дослушать, перебивает и начинает говорить, что там это не подойдет. Что надо иначе. Ей лучше знать. И меня порвало просто.
Я остановила ее и стала говорить о том, что мне абсолютно не нужны ее советы по тому, как мне сделать. Я рассказывала только для того, чтобы поделиться с ней, а не для того, чтобы она меня обрывала и корректировала мои идеи или рубила их на корню.
И я поняла из этой короткой сцены с мамой, что я всю жизнь в этом жила, понимаете? — в этом рассказе столько живого гнева, злости, и самой жизни. Ее мимика такая яркая. Я смотрю и думаю, какая же она сильная сейчас, как она настойчиво выталкивала эти чувства из себя, изнутри, чтобы пережить их прямо сейчас. Здесь. С мной.
И Она продолжает:
— Я всю жизнь обламывалась об нее.
А потом научилась не договаривать (а это было сложно при ее давлении «говорить всё и только правду, какой бы она ни была»), сокращать до минимума встречи с ней, но, знаете….
Я ведь научилась обламывать саму себя теперь.
Знаете, как это происходит?
Что бы я ни делала, что бы ни начинала, в моей голове стоит звонкий и сильный голос (уже мой собственный), который перебивает и «дает поддержку»: куда ты лезешь, в твоем возрасте там поздно, ну куда с твоими данными в эту конкуренцию, там такие акулы.
То есть, понимаете, любое проявление себя в мир для меня как пытка. Мне хочется сбежать от этого голоса, от его влияния на меня.
Но я не могу и он преследует. Я раньше не отражала, почему я постоянно обламываю себя и не дохожу до цели, а вот на днях ясно увидела это в поведении своей матери и поняла. У меня все сложилось. — Мне кажется, я слышу стуки ее сердца. Они такие громкие, что отражаются прямо в моих барабанных перепонках. Так она перевозбуждена от того, что переживает сейчас. И я решаюсь спросить:
— Так что вы поняли про смысл ее поведения, зачем она это делает с вами?
— Я спросила ее об этом прямо! Она растерялась и ответила, что хочет быть мне полезной, что у нее есть свой опыт и она ни в коем случае не собирается принижать мои достоинства. Она просто пытается мне таким способом помочь!
— Вы ей не поверили, да?
— Нет, конечно. Я стала говорить, что мне не нужна такая помощь. Что я хочу простого ее участия в тот момент, когда я делюсь, а не решения, что с этим делать!
— Да, матери часто забывают о своей природной способности поддерживать своих детей материнским/женским способом.
Просто быть рядом, видеть, принимать, но не давать советы как действовать. Это уже компетенция отца. Отцовская/мужская поддержка. Но многие женщины воспитали в себе такую самостоятельность и так сильно отстаивали свою автономию, что забыли о том, что в их женской природе есть такой волшебный ключ, который открывает почти все двери к сердцам своих близких. — Я стараюсь сбавить ее темп, снижая свою скорость повествования. Мой голос спокойный и я вижу, как Она опадает в кресле, Ее тело кажется более мягким и свободным.
— Вот! И я увидела такое у себя. Я же тоже так давно забыла, что я женщина, что я могу просто быть рядом с человеком, который делится со мной своим. Но мне же постоянно зудело, что надо срочно помогать, давать советы, рассказывать о своем опыте, даже говорить, что у них не получится. Как бог, как будто. Все решала за другого.
— Что вам это давало?
— Да какую-то иллюзию силы своей что ли. Будто я такая умная, знающая, полезная.
— Вот вы сейчас вернулись к словам своей матери. Она точно так же вам отвечала на ваш вопрос.
Эта мысль отражается в Ней и, мне кажется, что она замирает на какие-то секунды. Останавливается и снова начинает робко говорить:
— Точ-но… толь-ко она бы-ла бы гораз-до полезнее, если бы мол-ча-ла. И не выскакивала со своими со-ве-та-ми. — вот это последнее слово она просто выдувала из себя, я прям увидела, как оно корабликом выплывает из ее губ.
— Отлично. Можете то же самое сказать самой себе?
— О, да, это точно мне надо. — Эта фраза звучит уверенно и звонко. Фонит самоиронией и Она подтверждает мою идею об этом своей улыбкой.
— Я могу отразить несколько своих собственных озарений по вашему рассказу?
Я решаюсь задать этот вопрос именно в этот момент, когда все эмоциональное и болезненное остается позади. Надеюсь на положительный ответ. И она подтверждает это своим скорым и звонким «да-да, конечно!»
— Во всем вашем повествовании было так много сильных чувств. Вы переживали их так ярко и были в эти минуты наполнены целой жизнью.
Я вас такую живую не часто вижу. И вот мне показалось, что в этом способе (который вам больше не подходит, как я поняла из этой встречи) на самом деле есть что-то ценное. Ведь с его помощью вы становитесь живой.
А еще в этом способе так ясно видно, что вы маленькая и не взрослая. И рядом мама, которая сильная и владеющая знаниями о мире, пусть она вас и лишает своих собственных шагов в этом месте, но может решить за вас то, от чего вы сами иногда устаете.
От вашей взрослости, ответственности, самостоятельности. От проблем и забот.
Наверняка, это здорово вас расслабляет и дает возможность выдохнуть. Просто я прямо сейчас это вижу. То, что этот способ дает конкретные результаты.
— …. я не могу пока поверить в это, но это же точно обо мне и моей жизни…, — Она становится такой собранной и энергичной, будто пробудившаяся от крепкого сна, или как после чашки бодрящего кофе.
Смотрит на меня таким глубоким и благодарным взглядом, от которого не хочется отводить свои глаза. Хочется оставаться в этом контакте.
Контакте, который похож на простое теплое человеческое объятие:
«Ты-есть, я тебя вижу. И ты есть. Я тоже тебя вижу. Ты есть такой, какой ты есть и я тебя вижу»
