Как же часто отовсюду звучит фраза, что оказывать реальную психологическую помощь, например, алкоголикам — может только тот, кто пережил похожий опыт. Пережил в прошлом или периодически переживает в настоящем – не уточняется.
И такой же подход – к пережившим насилие, многодетным, гомосексуалистам, анорексикам, участникам сект — и так далее.
Кто же тогда должен помогать психотику?
«А психам — место в психушке», — последовал ответ «эксперта» в пси-помощи, который даже не подозревал, что в психике каждого человека есть нарушенная, психотически функционирующая часть, и проявит она себя на полную катушку или нет – не такой уж праздный вопрос…
Когда похожим образом рассуждает неспециалист – вопросов нет, но если что-то подобное высказывается в пси-сообществе — становится понятно, почему люди до сих пор не понимают разницу между психологом и, скажем, нумерологом. Человек без опыта терапии, даже очень просвещенный, как правило, плохо представляет себе, что это за процесс. Он рассуждает о терапии, используя такие слова, как помощь, эмпатия, поддержка, наставничество, коррекция поведения и даже совет. В его глазах психолог – это врач, ментор или прорицатель. И он обязан гарантировать результат, словно работа предполагается исключительно односторонняя. Как будто психолог должен обязаться встреч, эдак за 7 – 9 –«сотворить» клиенту счастливый брак, собственную квартиру или здоровых детей. Ну ведь он же психолог, он учился, он знает, он должен… А иначе: за что я плачу деньги этому шарлатану? Однако тот запрос, с которым пациенты приходят в терапию – через несколько месяцев или растворяется, или меняется полностью.
А любая форма работы, которая сегодня предлагается – настораживает клиента, как правило, одинаково сильно.
Если клиенту предлагают глубинную терапию – он может принять это за оскорбительное приравнивание к «сильно нарушенным», а раз он вовсе не «псих» — то длительная терапия в его случае – это злонамеренное затягивание «ради денег», тогда как ему нужна любовь, причем, даром. Если же предлагается краткосрочная психокоррекция за 10 сессий – клиент оскорбляется оттого, что масштаб его личности настолько недооценили, и вообще – никто не может так быстро стать экспертом в его жизни и понять, что надо делать, если он не понял за 10 лет.
Отсутствие жесткой государственной регуляции научной психологической практики, наводнение рынка пси-услуг мистико-эзотерическими предложениями под шапкой «психолог» — приводит к полному непониманию того, что происходит в кабинете и тотальному недоверию ко всему «лечению разговорами». Клиент оказывается полностью растерянным, и единственное, что ему остается – это оценка репутации пси-специалиста и желание узнать, хотя бы то, настолько этот психолог сам успешен в тех жизненных областях, в которых клиент хочет преуспеть. Логика приблизительно такая, как и с алкоголизмом – де, как эта женщина-психолог поможет мне выйти замуж, если сама замужем не была, а этот мужчина-психоаналитик – сколько он зарабатывает, чтобы учить меня финансовому успеху?
Но глубинная терапия – это не коучинг, не наставничество, не передача жизненного или профессионального опыта. Не токарный цех, где штампуются «идеальные человеческие единицы». И подобие, сходство, — лежащие на поверхности – вовсе не являются залогом глубинного взаимопонимания. Как если бы все кареглазые лучше понимали друг друга.
Давайте представим, что два человека страдают от головных болей примерно одинаковой частоты и интенсивности, но у одного – это проявление метеозависимости, и боль легко снимается анальгетиками, а у другого – неоперабельная опухоль головного мозга. Такая схожая боль, но договорятся ли эти двое о глубинном взаимопонимании? И если возвращаться к вопросу, должен ли психолог алкоголика быть алкоголиком – нет, не должен. Более того, развитию терапевтических отношений, переносу — способствует именно закрытость личной информации о пси-специалисте. Желательно, чтобы клиент не знал об психологе ничего [лишнего], чтобы свободно размещать в нем свои проекции…
Семейное положение, сексуальные предпочтения, размер годового дохода, привычки пси-специалиста – должны оставаться за пределами психоаналитического кадра.
Такая межличностная дистанция важна для поддержания абсолютно уникального характера терапевтических отношений, который терапевтичен сам по себе. Скатываться в дружеское общение за пределами терапии, допускать смешение ролей, размывать профессиональные границы — недопустимо: это открывает путь в повторение прежних дезадаптивных сценариев клиента, в отыгрывание, вместо осмысления.
И если возвращаться к примеру проблемы алкоголизма, взятому для иллюстрации — то алкоголизм — такой же симптом, как любой другой. Симптом – это всегда следствие, но не причина. Анализ симптома «алкоголизм» технически не отличается от анализа симптома «аллергия на глютен», «бронхиальный спазм» или «навязчивое мытье рук».
Безусловно, мы работаем с симптомами, но мы не возводим их в ранг самостоятельного заболевания. Мы работаем не с алкоголиком, мы не определяем человека через симптом, психиатрический диагноз, характерологию или что-то еще. Мы работаем С ЧЕЛОВЕКОМ и сложной историей его психического становления – «простых людей» просто не бывает!
Мы анализируем субъекта через его речь, через выговаривание. Мы не наделяем симптом своим пониманием, которому научились у преподавателя по общей психологии, врача-психиатра или кого-то другого. Вот де, все зависимости – из-за проблем с сепарацией, значит, передо мной – маменькин сынок, заменивший бутылочку с молоком на «бутылочку покрепче». Симптом человека обретает [его] смысл только когда ЧЕЛОВЕК ГОВОРИТ. Никаких иных способов понять другого – не существует. Если клиент молчит, а за него говорит, «провидит» или «знает» кто-то другой – это уже не терапия. Говорят за/вместо клиента мастера разборов, тарологи, гипнологи; это магия, эзотерика – что угодно, только не научная психология.
Только через речь анализанта, во взаимосвязи с другими клиническими проявлениями, например, разыгрыванием типических объектных отношений с фигурой психолога — психоаналитик осторожно, через какое-то время, не сразу — формирует рабочую гипотезу и начинает ее проверять посредством интерпретаций.
И никаких преждевременных выводов, никакого собственного толкования. Позиция незнающего – вот единственная основа понимания.
Например, психоаналитик никогда не будет объяснять рисунок пациента. Мы «слушаем» рисунок. Когда психолог сам, без пояснений клиента, пытается «расшифровать» материал, который клиент принес на сессию: «истолковывает» за клиента его рисунки, стихи, анекдоты и проч., — он выговаривает себя. Это о нем, но не о клиенте. Пусть клиент расскажет, что он нарисовал – только так и тогда рисунок становится материалом анализа.
И никаких, понимаете ли: «чтобы анализировать художника, нужно самому быть художником». Нужно уметь слушать, максимально изымая себя и свои смысли из аналитического процесса. Само собой, нужно иметь некоторый инструментарий, чтобы понимать, каким образом бессознательное можно обнаружить, и что вообще со всем этим материалом делать.
Но все-таки максимально возможное изъятие себя, со всеми своими ролевыми, половыми, интеллектуальными, теоретическими, оценочными и иными смыслами – это то, без чего психоанализ невозможен. Как невозможен пси-специалист без многолетнего опыта личной глубинной терапии.
Итак, подытожу: чтобы анализировать самобытность истории человека, будь он хоть алкоголиком, хоть хулиганом, хоть тунеядцем – психологу вовсе не нужно собирать в себя всё, что подворачивается на жизненном пути. Чтобы понять ребенка, молодую мать, трансвестита, ипохондрика – достаточно быть ЧЕЛОВЕКОМ. Говорящим человеком с историей и профессиональными навыками, бессознательное которого достаточно хорошо проанализировано в личной терапии. И никаких чудес.
