«Есть такие доктора — доктора мысли, — которые занимаются тем, что придумывают всякие названия, а после требуют их лечения, как если бы они действительно были болезнями».
И. Кант
Практически каждый человек, кто впервые приходит в терапию, — начинает с требования избавить его от симптома. Под симптомом психоанализ понимает любое субъективное страдание: будь то конкретный орган или все тело; отдельное переживание или невозможность переживания, непристойное навязчивое желание или отсутствие желаний — например, предписанных субъекту в соответствии с полоролевыми экспектациями.
Философ и психоаналитик Аленка Зупанчич называет сегодняшнюю реальность «репрессивной идеологией счастья», где требование быть счастливым и сохранять исключительно позитивный настрой — становится новой моральной идеологией — биоморалью.
Человек приносит свое страдание в кабинет и руководствуясь биоморалью — требует избавления. Хотя в кабинете он оказался, в том числе, и по той причине, что в «волшебной таблетке» — т.е. в вожделенной биологизации симптома медицина ему отказала. Но клиент мечтает остаться «пациентом» и «быть вылеченным».
И такая позиция чрезвычайно роднит его с карательной психиатрией, где «лечились» орбитокластом, вплоть до появления психофармакологии.
Психиатрия, впрочем, и по сей день не интересуется симптомом. Ей совершенно безразлично, откуда проистекает, скажем, перверсия. Максимум, что она может сделать — составить очень спорную классификацию и периодически ее пересматривать.
«На сегодняшний день Диагностическое и Статистическое Руководство по психическим расстройствам (DSM) — это тот текст, на котором базируется подготовка психиатров во всем мире. Перверсии в этом руководстве (DSM-5, APA 2013) рассматриваются как расстройства (на мой взгляд, кажется важным, что термин «расстройство» предпочли другим, таким как «нездоровье», «недуг» или «заболевание»).
Придерживаясь доминирующей (американской) медицинской парадигмы, навязанной студентам в качестве универсального «эсперанто» психиатрической практики — преследуется цель, чтобы все психиатры говорили на одном (американском) языке. На деле каждое новое DSM издание предстает результатом различных компромиссов внутри установившихся тенденций в области психиатрии, которые сегодня преобладают среди англо-американских стандартов, поэтому их неофициальное назначение демонстрирует скорее отношения власти между различными тенденциями. Это инструмент, рассчитанный на гомогенизацию и глобальную бюрократизацию различных заболеваний и психических отклонений». Сержио Бенвенуто «Перверсии», 2016.
Поэтому, ещё раз повторюсь: нормоцентрация — это всегда про власть, а не про заботу о всеобщем благе.
И если Голливуд уже субъективировал общественную тенденцию, будь она даже [пока еще] преимущественно перверсивна — можно смело предрекать смягчения (как минимум — формулировок) DSM в эту сторону.
Например, психиатрия назовёт парафилическими отношения между партнёрами с разницей в возрасте в 30 лет, значит, отношения Мадонны с 30летним любовником можно патологизировать согласно официальному документу. Но как быть, если современная пластическая хирургия и косметология способны внешне разницу в 30 лет нивелировать почти полностью? И вообще — «любви все возрасты покорны», вроде как.
И у кого парафилия обнаружится быстрее: у Мадонны с юным любовником, или у того, кто никак не может удовольствоваться своей всесторонней нормальностью, а только и ищет, где бы оскорбиться, регулярно «подглядывая» за чьей-то перверсивной эротической жизнью?
Поэтому позиция (или место), из которого человек воспринимает свой симптом — принципиально важны.
Будет ли это психиатрическая позиция «ампутации» всего, что хоть немного выпирает из тесного гульфика бюрократической нормы, причём, нормы, относящейся только к «быкам», в то время, как «Юпитер» бюрократической машины влияния — непременно сам окажется первертом.
Или это будет истерическая позиция — позиция «желания знать»? Ведь истеричка так сильно хотела знать, что, можно сказать, от этого ее желания родился психоанализ.
Желание знать неравно желанию обладать знанием. Желание обладать знанием – господская позиция, а ни один Господин не является знающим (Голый король «знал», что он «обладает» великолепными одеждами). Желание знать — это быть влекомым смертельным соблазном загадок Сфинкса.
Ведь «симптом — это метафора», — скажет Лакан. В буквальном, семантическом смысле — метафора. Бессознательное структурировано, как речь, и оно «говорит симптомом».
Говорит не только о страдании субъекта в его симптоме — говорит о его желании: о его способе желать и наслаждаться.
”Субъективность – нечто иное, в сравнении с неолиберальным превознесение индивидуальности; она «истерична» по своей сути. <> Истерия никогда не является чисто личной проблемой; это проблема конкретной структуры власти и социальных отношений. И хотя правда и то, что истеричка обычно является частью той конфигурации, которую порицает, также правда и то, что ее субъективная позиция делает проблему ощутимой и не оставляет возможности ее игнорировать <> потому что проблема существует независимо от нее, «объективно». Истерия – это субъективация проблемы (общества), а не просто «субъективная проблема»”. Аленка Зупанчич «“Я бы оставила их гнить”: Параллакс Антигоны», 2021.
Психоаналитическая позиция — это место, где интересуются симптомом: позиция безоценочная, нейтральная — «внеморальная».
И такая позиция вовсе не деморализует субъекта. Субъекта деморализует институализация морали. Ее бюрократизация и подмена закона символического (неописанного) законом политическим.
И тогда войны становится «священными», крепостничество — вершиной патриотизма, кровный брат — кровным врагом, мегаломания — официальной формой правления.
И это лишний раз подтверждает, что вопрошание, желание разгадать метафору симптома, а не слепое его культивирование — единственный способ бытия, позволяющий оставаться Человеком
А отказ от «говорящей» — пусть и через страдание — части себя, поиски способов ее заглушить, усыпить, отщепить, затолкать в какой-нибудь орган, чтобы отрезать вместе с ним — это [само]карательная психиатрия — и ничего более.
