На презентации 9 выпуска МПЖ Жак-Ален Миллер задаётся вопросом, возможен ли психоанализ в Китае. Но дело в том, что в истории Китая ещё задолго до возникновения психоанализа — в средневековье — зародилась традиция, о которой стоит сказать несколько слов. В самом начале хотелось бы предостеречь от прямых аналогий между чань-буддизмом и психоанализом. Тем не менее, именно линия, отсылающая к чань-буддизму, проходит сквозь весь текст Эрика Лорана, и также мы можем обнаружить её у Жака Лакана. Не составит большого труда найти следы этой линии — достаточно открыть первый семинар на первой странице и прочитать первый абзац. Лакан ставит там вопрос о преподавании: как можно преподавать психоанализ, да ещё и с кафедры? — но речь в этом отрывке вообще-то идёт о преподавании в очень конкретной традиции: традиции чань- или дзен-буддизма, как его называют в Японии.
«Прервать молчание Мэтр может чем угодно — сарказмом или пинком ноги. Именно так, согласно технике дзен, поступает в изыскании смысла буддистский учитель. Искать ответ на свои вопросы надлежит самим ученикам. Учитель не преподаёт ex cathedra уже готовую науку, а преподносит ответ в тот самый момент, когда ученики готовы его найти»1.
Однако, ссылки на дзен-буддизм, которые можно встретить у Лакана, касаются не только преподавания. Эрик Лоран призывает нас: «Не стоит заблуждаться: эти фразы относятся не только к форме, которую должно принять образование в целом; они нацелены на аналитическую интерпретацию в её наиболее укоренившейся практике лечения (мы далее это увидим)»2.
И далее:
«Лакановские референции к вспышке молнии относятся как к вспышке пустоты Линьцзы, так и к гераклитовым вспышкам молнии Хайдеггера. Жак-Ален Миллер настаивает на этой стороне учения Лакана, пожелавшего «позволить себе увлечься письмом Фрейда до вспышки, которую оно предполагает, не приближая момент этой встречи, не отступая перед остатком его изначальной загадки, обнаруженным в конце, и даже не освобождаясь по окончании этого увлечения от удивления, которое сопровождало его начало.
Мы вправе связать интервенцию мастера дзен, освобождающую ученика от ментальных привычек, с аналитической интерпретацией в высказывании Лакана, согласно которому интерпретация нацелена на объект, особенно на объект под видом пустоты. Любому известно, что практика дзен относится (хотя мы не слишком-то знаем, что это значит) к субъективной реализации пустоты»3.
Немного теории: о какой пустоте может идти речь? Пустота — это важный для буддизма термин, одно из центральных его понятий. О пустоте говорится обычно в оппозиции к двойственности чувственного восприятия. Буддистские тексты довольно тонкие, и лучшие из них никогда не опускаются на уровень, на котором мы можем обнаружить некоторые теории современной психологии — например те, на которые Лакан направляет свою критику в Семинаре III4. Речь о теориях, в которых ощущение представлено как базовый психический процесс, над которым надстраиваются другие психические процессы. Так вот: в буддистских текстах мы ничего подобного не встречаем. И если в них говорится о двойственности чувственного восприятия, то речь всегда ни о чём ином, как о мыслительном акте. С появлением мысли возникает мир — и тут же, в этот же самый момент, возникает и двойственность чувственного восприятия, связанная со страданием, суть которого — обладание и его невозможность. Двойственность восприятия: не правда ли, это, как дуальная оппозиция, может напомнить знакомую запись S1-S2?
Итак, возникает мысль, мир, возникает двойственность восприятия — и появляется страдание. И это — способ существования человека. Причём, что принципиально, в буддизме — по крайней мере уж точно в дзен — и речи нет о том, что это страдание может быть устранено. Возможно говорить только о некой его трансформации при помощи практики. Трансформации в момент вспышки, озарения: в момент, когда происходит исчерпание двойственности.
Теперь перейдем от теории к практике. В III веке буддистские тексты, изначально написанные на санскрите, попадают на территорию Китая, в пространство другого языка, другой культуры с принципиально иным способом записи, иной письменностью — иероглифической. Эта встреча производит довольно серьёзные изменения: можно сказать, тексты отходят на второй план. Они лишаются сакральности, которой были наделены в Индии; если угодно, они дефетишизируются (есть истории о назидательных актах сожжения сутр, например). При этом важность текстов сохраняется: они неотъемлемый элемент традиции, однако больше не на первом месте. На первое место выходит практика. По крайней мере, так происходит в чань-буддизме, появление которого обычно датируют V веком.
Можно выделить 2 основные практики чань:
Первая — фундаментальная практика, которая распространена во всех школах без исключения: практика сидячей медитации дза-дзен, что с японского переводят на русский словами «просто сидеть». Но тот, кто хоть раз попытался всерьёз этим заняться, вряд ли подтвердит, что это просто, поскольку в этой практике «просто сидеть» ты гарантированно встречаешься с тем паразитом, что захватывает тело — с языком, который паразитирует на теле и предстаёт в виде бесконечных и неконтролируемых мыслительных процессов.
Процессы эти для того, кто сидит, не нечто новое. Скорее, это что-то родное, на что никогда не обращалось внимания и что радикальным образом обнажается в практике. Мы знаем, что есть ещё одно место, где мы практически неминуемо можем встретиться с чем-то подобным — кабинет аналитика. Жак-Ален Миллер в «Психоаналитическом сеансе» отмечает похожий эффект, следствие «сенсорной банализации»5. И это также возможность на личном опыте встретиться с чем-то таким, что в «Интерпретации наизнанку» упоминается как «базовая ксенопатия речи»6. Есть, правда, принципиальная разница: практикующий дза-дзен остаётся с этим один на один, тогда как в кабинете это облекается в речь, адресованную аналитику.
Однако наш разговор о повороте, о вспышке — и здесь гораздо интереснее другая практика, практика коанов. Интересна она тем, что в отличие от «просто сидеть» эта практика — речевая. В отличие от первой, она получила распространение не во всех школах чань-буддизма. Её можно найти в школах, которые расположены на той линии преемственности, где также можно найти и школу Линь-цзы. Именно Линь-цзи, которого упоминает в своем тексте Эрик Лоран — предположительно и есть тот самый наставник, который так впечатлял Демьевиля — «замечательного учителя», вместе с которым Лакан читал Лотосову сутру7.
Но что такое коан? Это фраза. Фраза, что может слететь с уст в тот очень особенный момент, который в тексте Лорана и назван вспышкой молнии — в момент пробуждения. И эта фраза — что-то вроде отпечатка; если угодно, даже вроде знака качества. Или же такую фразу может в ответ на вопрошание ученика бросить наставник — тогда эта фраза сохранит в себе это качество вспышки, удара. Удара, который толкает ученика — куда? И вообще — как она устроена, эта практика?
В какой-то момент коаны начинают использовать ещё и как инструмент, как технику, уловку. Учитель задаёт ученику вопрос в виде коана: например известное всем «Что такое хлопок одной ладони?» или «Есть ли у собаки природа Будды?», или даже «Как выглядела твоя мать до своего рождения?» Ученик приходит регулярно, чтобы принести свой ответ на этот вопрос. Что он получает в итоге? — в лучшем случае молчание. Но это может быть и лай или крик, это может быть пинок ноги или даже удар палкой. Ученик уходит, чтобы через какое-то время прийти вновь со следующим ответом. Так может продолжаться месяцы и даже годы.
Что это за блажь такая, которой занимаются эти двое, на что всё это нацелено? Эта практика нацелена на исчерпание — исчерпание конвенциональных форм ответа на вопрос, который с самого начала, в общем-то, был лишён всякого смысла; исчерпание дискурсивных обыденных форм ответа — тех, что с легкостью можно обнаружить у себя в голове. И в какой-то момент, когда ученик, доведённый до отчаяния, оказывается близок к точке исчерпания, когда ему нечего больше сказать, наставник и производит удар — бросает парадоксальную и часто бессмысленную фразу или делает безмолвный жест, — делает что-то, что может подтолкнуть к разрыву дискурсивной цепочки, к «отпадению двойственности».
Такая практика. Стоит отметить, что наставники эти были довольно отчаянными ребятами, готовыми идти до конца. Чего только стоит история того, кто станет со временем вторым патриархом и кто в начале пути отсечёт себе руку лишь для того, чтобы доказать силу своего намерения — силу своей настойчивости в желании, чтобы первый патриарх, Бодхидхарма, стал его наставником. И ту же настойчивость и напор мы встречаем в стремлении к тому, чтобы сохранить чистоту традиции. Но чистоту от чего? С самого начала своего возникновения чань-буддизм без остановки трансформируется, ищет новые формы с тем, чтобы избежать рутины, ритуализации, догматизации и банализации. Первый удар чань получает в VIII веке, когда на какое-то время попадает под репрессии императора Вузонга: монастыри распускаются, монахи разгоняются из храмов, на распространение учения накладывается запрет. С одной стороны, таким образом за счёт имущества храмов отчасти решался финансовый кризис, но также была и политическая подоплёка: император, поклонник даосизма, пытался искоренить все иностранные духовные традиции. Чань-буддизм, можно сказать, на полвека получает статус «иностранного агента». Однако более серьёзный кризис начинается в XII веке. Во многом он был вызван сближением чаньской элиты с императорским двором. Дальнейшее развитие чань получает уже в пространстве новой культуры. Результатом репрессий VIII века стало в том числе то, что буддизм попадает на территорию Японии и к XII веку становиться там одной из самых влиятельных традиций. Далее следует новый виток развития. Но что мы видим сегодня? Сегодня буддистский храм — зачастую довольно успешное коммерческое предприятие, плотно интегрированное в туристический и похоронный бизнес. Коаны собраны и каталогизированы, равно как и ответы на них. Теперь можно прийти с выбранным из списка ответом, предъявить его в качестве разменной монеты — и через какое-то время ты, скорее всего, получишь звание старшего монаха, а карьера твоя будет продвигаться.
Но есть также и места (правда, нужно потрудиться, чтобы их найти), где по-прежнему в центре ещё находится практика и где предпринимаются попытки сопротивления глобализации подушек для сидячей медитации. Понятно, что это сообщества маргинальные; это, можно сказать, отбросы. Впрочем, именно в этом месте отброса мы можем найти и Бодхидхарму — первого патриарха.
Впервые опубликовано на сайте lacan.moscow.
Перевод текста Эрика Лорана с французского за авторством Инги Метревели опубликован в 9 выпуске Международного психоаналитического журнала «Что в психоанализе работает».
- Лакан Ж. Семинары. Книга 1: Образование бессознательного. — М.: Гнозис, 2009. С. 7.
- Лоран Э. Интерпретация: от истины к событию // Международный психоаналитический журнал № 9. М.: Фрейдово поле / Союз печатников, 2021. С. 57
- Там же. С. 58
- Лакан Ж. Семинары. Книга 3: Психозы. — М.: Гнозис, 2014. С. 16
- Миллер Ж.-А. Психоаналитический сеанс // Международный психоаналитический журнал № 9. М.: Фрейдово поле / Союз печатников, 2021. С. 41
- Миллер Ж.-А. Психоаналитический сеанс // Международный психоаналитический журнал № 9. М.: Фрейдово поле / Союз печатников, 2021. С. 54
- Лакан Ж. Семинары. Книга 10: Тревога. — М.: Гнозис, 2004. С. 278
