Как мы знаем, Фрейд построил свою теорию о вытесненном неприемлемом и его прорывах в виде симптомов, сновидений, навязчивых повторений и прочего в условиях культуры со строжайшими табу на сексуальность. По крайней мере, женскую.
И в те времена всё было очень верно и обосновано.
Неприемлемые обществом желания, фантазии вытеснялись и исподволь вылезая, всячески уродовали жизнь индивидов (индивидок).
Теперь же у нас нет запрета на сексуальность, скорее наоборот — избыток.
Неудобная до неприличия тема нашего времени — смерть.
Идею нашего временного тут присутствия в основном настолько страшно достать на поверхность и разглядеть, что она вынуждена прятаться по замым затаённым уголкам бессознательного и лишь оттуда периодически будоражить умы и тревожить души.
Похороны ушли с улиц, плакальщицы и причитальщицы остались в прошлом, горю больше места нет. Как и собственной уязвимости.
Да, смерть приходит. Но хорошо, если она приходит не к нам, и можно не касаться. А если к нам, нужно самостоятельно где-то поплакать и позитивным выйти из норки.
А лучше так и вообще сразу отвлечься где нибудь в клубе, например. Ну а чего долго грустить — жизнь-то продолжается. И незачем вообще пугать окружающих. Особенно детей. Взрослым ведь очень страшно с ними об этом говорить. Так что, лучше молчать.
Да что там, на тяге к бессмертию и обещаниях жизни вечной (в перспективе)) в человеческом теле построена огромная трансгуманистическая идеология, браво шагающая по современному миру.
Разумеется, вечная жизнь без забот, хлопот, боли и в счастии (то есть, без ума и психики)).
Смерть это страшно, очень страшно. Проще негласно запретить, вытеснить, сделать вид, что победили. И отвлекаться, всячески отвлекаться.
Неадекватный шоппинг, трудоголизм, ЗОЖ, пресловутый ещё недавно такой запретный секс, бухлишко, прочие удовольствия — малая толика того, что есть в жизни, где нет места смерти. А значит и горю. А значит и самой жизни. Есть суетливые попытки бегства.
Однако, классика. (Устаревшая, разумеется😉) «Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.»
И вот уже карточный домик рушится. Защиты вроде достигаторства, ЗОЖа, иллюзии контроля и силы слетают как лепестки розы в ветер. И очень злит, и хочется отстраниться и от Булкгакова, и от той хрени, что написана, и того, кто заставил прочесть.
Обратно в жизнь, в движение, в радость…
Потому что иначе мы голенькие, беззащитные, то есть настоящие. Перед настоящей Жизнью. И её оборотной стороной. И это очень страшно.
Если позволить смерти и горю быть — их не придётся вытеснять из поля сознания. О них можно будет думать. А потом даже и говорить. И потом, возможно, и не так страшно. А возможно и страшно. Но явно, лицом к лицу, не из подвалов бессознательного в виде призраков в нашу, вроде как, благополучную жизнь.
