Характерологические особенности, традиционно соотносимые с демонстративным (истерическим) типом личности, являются весьма распространенными и, оставаясь в пределах «психической нормы», часто даже способствуют успешной социальной адаптации. Например, к ресурсным аспектам демонстративности относятся такие паттерны, как стремление нравиться окружающим, производить впечатление, вызывать к себе интерес, подчеркивать свою сексуальность, а также склонность получать удовольствие от пребывания в центре внимания во время публичных мероприятий. Коммуникабельность, обаяние, развитое воображение, артистизм, нередко – чувство вкуса и стиля, — все это ценные черты, присущие именно демонстративному типу.
Но как мы знаем, все хорошо в меру. Если перечисленные особенности становятся доминирующими, проявляются тотально и без учета внешнего контекста, речь может идти уже об истерическом характере как клинико-психологической категории и о его трансформации в расстройство личности истерического типа с сопутствующими этому процессу дезадаптивными рисками.
Диагностические аспекты
Что принципиально меняется? Где та грань, при переходе через которую «милое и забавное» становится «навязчивым и безвкусным»? Попробуем разобраться…
Итак, если мы предполагаем у клиента патологию характера, определяемую демонстративными чертами, необходимо убедиться, что ему/ей свойственно:
- чувствовать выраженный дискомфорт в любых ситуациях, в которых он/она перестает быть центром внимания и точкой притяжения интересов окружающих;
- демонстрировать соблазняющее и сексуально-провоцирующее поведение в условиях, когда это является неуместным;
- испытывать трудности (часто слабо осознаваемые) в сексуальной сфере, воспринимая секс, прежде всего, как средство самоутверждения и/или защиты, чувственная сторона остается при этом дефицитарной;
- говорить о чувствах, ощущениях и телесных переживаниях, гиперболизируя их, сопровождая речь обилием жестов и «играя» интонациями;
- попадать под влияние других людей или окружающих обстоятельств на основе «внешних эффектов», игнорируя при этом содержание (внушаемость, чрезвычайная зависимость от «модных трендов», «лайфхаков» и т.д. и т.п.);
- избегать личной ответственности любыми способами и любой ценой в сочетании с постоянными попытками транслировать ее окружающим;
- относительная легкость (по сравнению с другими типами личности, за исключением психопатических) восстановления после жизненных стрессов за счет гиперфункционирования механизма вытеснения (неприятные события и переживания легко «забываются», перемещаются в область бессознательного); при этом другая сторона медали – истерическая конверсия (соматизация и вегетативные расстройства).
Диагностическое заблуждение, очень распространенное на сегодняшний день, связано с дифференциацией демонстративного типа личности от нарциссического. Ошибочным в данном случае является наделение истерических паттернов нарциссическим содержанием. Так, например, сверхценное отношение к внешности, страх старения, приобретающая черты зависимости тенденция прибегать к услугам пластической хирургии, стремление во что бы то ни стало быть популярным и получать внешние подтверждения своей востребованности (например, собирая лайки с соцсетях) в сочетании с болезненным отношением к любым «признакам» потери или снижения популярности, — все эти и многие другие особенности самоотношения и межличностного взаимодействия нередко рассматриваются в качестве маркеров «нарциссического стиля», тогда как к истинному нарциссическому характеру, его структурно-динамическим особенностям, они не имеют никакого отношения. В нарциссической структуре всегда значительно выражена шизоидная составляющая. Если же ее нет, не стоит говорить о нарциссизме и пытаться трактовать его в поверхностно-глянцевом ключе.
Действительно, нарциссическим людям важны атрибуты внешнего успеха. Но они всегда вторичны по отношению к оценке, которую они дают себе сами. Обладатели нарциссического характера не являются отшельниками, но ценят уединение и склонны держать других на дистанции. Истерическая личность не приемлет одиночества и не способна его переносить. Наоборот, нередко люди, характер которых определяется истерической проблематикой, не чувствительны к границам других и их нарушают, стремясь стать центром притяжения для многих, не особенно разбираясь в качестве приобретенных связей.
Стоит отметить, что «красивый» термин «нарциссизм» сам по себе весьма притягателен для демонстративной личности, и носители этого типа характера с удовольствием и даже гордостью используют его, когда говорят о себе: их привлекает «лоск» нарциссизма, получившего в современной масс-культуре статус модной тенденции, и им просто не приходит в голову задуматься о том, что это такое по сути своей.
Истоки истерического характера
Психологическая концептуализация истерической проблематики берет начало в работах З. Фрейда, которому впервые удалось с научных позиций описать этиологию истерического невроза и выделить ключевые признаки истерии как характерологической категории. Долгое время данный тип личности рассматривался, в основном, применительно к женскому полу, но позднее это «гендерное неравенство» было преодолено, и современная психология располагает убедительными описаниями истерической динамики как в отношении женщин, так и мужчин.
Формирование истерического характера преимущественно определяется достаточно благоприятной (по сравнению с большинством других типов личности) историей раннего развития и фиксацией на эдипальной фазе, что позволяет его обладателям достичь невротического уровня личностного функционирования. Безусловно, встречаются истерические люди и пограничного уровня. Но по моему опыту, они представляют собой наиболее легких (в плане контроля регрессии) клиентов из числа пограничных: пережив аффективный срыв, пусть даже и с элементами психотического реагирования, они, как правило, быстро и с минимальными потерями возвращаются в реальность и восстанавливают способность к рефлексии.
Современные психоаналитические авторы подчеркивают, что принципиально важным элементом в формировании истерической личностной структуры в ее наиболее патологичном варианте является первичная фиксация на оральной фазе развития, создающая основу повышенной уязвимости к эдипальному кризису. Оральные проблемы определяются нарушением контакта в диаде мать-ребенок, которые не носят характера тотальной фрустрации, но несут на себе отпечаток либо эмоционального «ненасыщения» либо, наоборот эмоциональной «перегрузки».
Дальнейшее развитие включает столкновение ребенка с обстоятельствами, препятствующими благополучному освоению сексуальной роли и формированию сексуальной идентичности. Часто эти обстоятельства заключаются в отрицании/игнорировании женственности девочки и мужественности мальчика со стороны родителя другого пола либо со стороны обоих родителей.
Например, в случае девочки, патогенным является отсутствие эмоционального контакта с матерью, не дающей ощущения надежности и поддержки и недостаточно внимательной к нуждам дочери, в сочетании с грубой и властной фигурой отца, «не замечающего» женственность и чувствительность дочери и транслирующего пренебрежительное отношение к женщинам вообще.
В случае мальчика один из распространенных вариантов неблагоприятного развития может быть связан с отсутствием авторитетной мужской фигуры в ближайшем окружении (следовательно, вариантов для нормативной идентификации нет в принципе) и гиперопекой со стороны женских фигур (мама, бабушка), не предоставляющих возможности для развития маскулинности. Другой вариант предполагает наличие «соблазняющей» матери, стремящейся посредством чрезмерно тесного контакта с сыном компенсировать фрустрацию в отношениях с партнером, и недоступного, равнодушного отца, от которого невозможно получить ни одобрения, ни поддержки, ни, тем более, помощи в приобщении к «мужскому миру».
Таким образом, запрос ребенка на принятие его чувственности, на помощь в отражении первых сексуальных переживаний и проб в утверждении своей фемининной или маскулинной ипостаси, столь важных для последующего формирования зрелой сексуальности, оказывается не услышанным, либо, что еще хуже, обесцененным и отвергнутым. И в результате вместо уверенности в привлекательности и востребованности ребенок получает убежденность в том, что в нем «нет совершенно ничего интересного», вкупе с навязчивым желанием «взять реванш» и доказать свою состоятельность (по крайней мере, сексуальную).
Консультативные стратегии
Истерический клиент крепко держится за свои ведущие защиты – вытеснение, регрессию и сексуализацию, и на первых этапах консультативного процесса реагирует сильным сопротивлением на конфронтацию с ними. Так происходит по той причине, что их ослабление ведет к прорыву неконтролируемого аффекта, и клиент стремится избегать этого всеми доступными способами, так как уверен, что не справится: как минимум «потеряет лицо», а то и вовсе «сойдет с ума». Постепенное укрепление доверительных отношений с консультантом в сочетании с развитием способности клиента к рефлексии дает начало контакту с аффективной сферой: с миром отвергнутых, подавленных и потому не прожитых ранее чувств.
Настоящий, глубокий анализ проблем и конфликтов наступает только на следующей за выражением чувств стадии консультирования, когда снижается риск регрессии в аффективный хаос и появляется возможность более эффективно использовать интеллектуальные функции. И здесь на первый план выходят реальные жизненные проблемы клиента, которые очень часто вращаются вокруг темы отношений с партнером.
Дело в том, что люди, приверженные истерическому личностному стилю, на этапе выбора объекта склонны к его идеализации. Если им кажется, что потенциальный партнер приблизит их к желанному образу жизни (а личность партнера всегда рассматривается через призму соответствующего ему социального контекста), они склонны не замечать его недостатки, чтобы не пришлось отказываться от открывающейся перспективы.
Сделаю здесь «лирическое отступление». Давайте вспомним сказку о Синей Бороде. Многочисленные жены этого опасного персонажа, скорее всего, были особами с истерическим характером: им льстило ухаживание обеспеченного аристократа, их привлекала жизнь в Замке и статус Хозяйки со всеми его преимуществами (балы, приемы, светские визиты и т.п.), и они «предпочитали» не замечать его более чем странной бороды, считая, что она «не такая уж синяя» (эту особенность выбора объекта подробно описывает К. Эстас в замечательной книге «Бегущая с волками…»).
Конечно, Синяя Борода – это крайний вариант. Но очень отрезвляющий. В менее пугающих сюжетах истерическая женщина, потерпев неудачу с одним партнером, быстро обретает способность к новому поиску и новым попыткам достижения счастья, которое понимается как «найти кого-то, кто сделает меня счастливой». Базовая защита демонстративных людей – вытеснение – выполняет здесь полезную функцию: все плохое быстро забывается, позволяя двигаться дальше, не сгибаясь под грузом разочарований и потерь. Стрессоустойчивость – несомненно, самая сильная сторона людей демонстративного типа. Внешне истерический человек кажется тяжело страдающим, глубоко несчастным и совершенно разбитым. Но чем ярче и интенсивнее выражение эмоций (истинные страдания при этом далеко не так сильны), тем быстрее восстановление.
Другая ресурсная черта демонстративной личности – экстравертированность, готовность искать помощь, в красках пересказывать свою «кошмарную» историю всем, кто окажется поблизости, — также помогает в короткие сроки прийти в себя. Более того, обладатели истерического характера владеют поистине незаменимым качеством: если кто-то из потенциальной группы поддержки отвернется, уйдет в сторону, они с оптимизмом будут стучаться в другую дверь. И будут продолжать это делать, пока дверь не откроется.
Правда, такая дверь, в итоге, может завести в далеко не безопасные лабиринты (например, можно попасть в сомнительную группу “личностного роста”, на поверку оказавшуюся сектой, и т.п.). Увы, даже у самых полезных в жизни вещей, есть оборотная сторона. Внушаемость, неразборчивость, стремление, не колеблясь, доверять всему модному, броскому и яркому, — эти опасности остаются весьма серьезными, до тех пор пока истерическая личность не окажется способной к рефлексивному пересмотру собственного жизненного стиля.
Еще одна опасная ловушка для человека с доминирующим истерическим радикалом – чрезвычайный инфантилизм и неумение опираться на себя. Проиллюстрирую ее случаем из практики.
Я вспоминаю одну клиентку (назовем ее А.), привлекательную женщину 50-ти лет, выглядящую значительно моложе своего возраста, обратившуюся ко мне с запросом: «Хочу, чтобы муж бросил пить и стал более целеустремленным». Это был ее второй брак, и ее муж занимал довольно высокую должность в одной из госструктур. С мужем у них был общий сын подросткового возраста, а ее дочь от первого брака была уже взрослой и, по словам клиентки, вела самостоятельную жизнь. Сама А. работала на полставки в крупной ведомственной библиотеке, «чтобы не сидеть дома и общаться с людьми». Она никогда не зарабатывала сама себе на жизнь и искренно не понимала, зачем это делать, будучи замужем.
На первой сессии А. сразу выдала мне множество авансов в виде восхищения «такими людьми, как я, помогающими в беде». Она подробно рассказала, какие замечательные отзывы получила обо мне от дочери своей подруги, которая когда-то у меня «лечилась», и добавила, что «сильно надеется» на мою помощь. Я внимательно выслушала историю о ее конфликтах с мужем, о переживаниях и страхах, что «его выгонят с работы» и они втроем «останутся ни с чем». Помимо эмоционального дискомфорта, клиентка жаловалась на мигрень, головокружения, «плохой иммунитет» (частые «простуды», общая слабость) и другие проблемы со здоровьем.
Несмотря на то, что рассказывая о своей ситуации, А. часто использовала превосходную степень («ужас», «кошмар», «меня это убивает») и говорила, в основном, о «психологических» проблемах мужа, – «бесчувственного эгоиста», а не о своих собственных, у меня не было сомнений, что ситуация клиентки — тяжелая, что она действительно сильно страдает и нуждается в помощи.
Я объяснила ей, в чем состоят мои возможности и на какие вещи я повлиять не в силах, подчеркнув, что не смогу дать ей рекомендаций, «что делать с мужем», равно как и не смогу «лечить» его, работая только с ней и через нее. Впрочем, об этом А. знала и раньше, но как будто бы не принимала в расчет. Мои попытки сосредоточить ее внимание на происходящем с ней самой приводили ее в недоумение. Наталкивался на сопротивление и мой вопрос о том, какие чувства она испытывает к мужу, что, по ее мнению, происходит с ними как с парой, есть ли у нее самой какие-то предположения, из-за чего муж ведет себя не так, как ей хотелось бы.
По словам А., ее муж был «хорошим отцом», но в последнее время стал уделять меньше времени ей и сыну, стал чаще уединяться, часто бывал нетрезв (при этом никогда «не устраивал никаких разборок» и не проявлял грубости). Особенно, как я уже отмечала ранее, ее беспокоили возможные статусные и финансовые последствия «пьянства». Она боялась «разговоров за спиной» на различных мероприятиях с участием коллег мужа и их семей, боялась выглядеть в их глазах недостаточно респектабельной.
Жизнь клиентки вне присутствия мужа была весьма насыщенной. Она часто встречалась с подругами, ходила в театры и на выставки, успешно справлялась с организацией публичных мероприятий у себя на работе, активно участвовала в школьной жизни сына, умела и любила устраивать праздники для него и его друзей. И ее «совершенно выводило из себя», когда, в хорошем настроении, она возвращалась домой, а там – «пьяный муж».
Начиная с 3 — 4 сессии меня стала посещать мысль, что я могу не выдержать. Поддаваясь контрпереносу, актуализирующему мои собственные демонстративные черты, я прямо-таки начинала бояться, что она сведет меня с ума. Я постоянно чувствовала себя оглушенной и запутанной огромным количеством имен тех людей, которых она неизменно «приводила» с собой на каждую сессию: подруги, коллеги мужа, ее собственные коллеги, друзья и одноклассники сына, школьные учителя… Я познакомилась со всеми. Практически о каждом А. считала должным рассказать историю: прежде всего, историю их отношений с ней (но также и друг с другом). Стараясь не запутаться в этой разноголосице представленных мне персонажей, я прошла интенсивный тренинг по прокачке своих способностей к запоминанию.
Работая с демонстративным клиентом, всегда необходимо возвращать его от Других к Себе. И в случае с А. я сосредоточила усилия именно на этой задаче. Ей казалось, что она как раз о себе все время и говорит, но, на самом деле, она рассказывала лишь о том, как отражается в чужих зеркалах, о том, какое она, по ее мнению, производит впечатление. Потому что, по сути, о Себе как Таковой ей рассказывать было нечего. И чтобы зазвучала ее собственная история, ей предстояло пройти очень долгий путь.
Прежде всего мы отправились в довольно длительное путешествие в мир ее детства. Она не хотела туда возвращаться: ей было больно и стыдно. Детство А. несло на себе отпечаток постоянных ссор между отцом и матерью, связанных с хронической нехваткой денег, а также с упорной борьбой матери за статус замужней женщины, стремящейся любыми способами «вернуть мужа в семью», после того, как он ушел из дома.
В воспоминаниях А. всплывало множество ситуаций, когда она искала поддержки матери, но не находила. По ее словам, в те редкие часы, когда мать не была на работе и не занималась хозяйством, она «сидела на телефоне», обсуждая с подругами и знакомыми поведение мужа и стратегии сохранения брака. В этих разговорах, невольной свидетельницей которых становилась А. (квартира была маленькой, а голос матери звучал в полную силу), камнем преткновения всегда была некая «другая женщина» — «бесстыдница», которая «увела мужа из семьи». В итоге, через какое-то время отец А.вернулся и родители воссоединились, но никакого облегчения в жизнь девочки это не принесло. Отца А. описывала как грубого и равнодушного, всегда ищущего повод для упрека и озабоченного «нравственным воспитанием» дочери: по ее словам, в период подростничества и юности он пристально следил за тем, чтобы дочь «не выглядела как б…ть».
Вступая во взрослую жизнь, А. чувствовала себя «бездарной», «пустой», «неудачницей» и мечтала только об одном: поскорее сбежать из родительского дома хоть куда-нибудь. В студенческие годы она вышла замуж за молодого преподавателя «со своей жилплощадью», родила дочь и, казалось бы, жизнь ее стала налаживаться. О первом муже она говорила, как о веселом, открытом человеке, с которым «было интересно». В браке они прожили почти 15 лет, а потом «муж ушел к молодой любовнице». В отношении этого события А. сообщила, что «бегать, как мать, за ним не стала». Поведение матери она считала «отвратительным» и «недостойным» и всеми силами удерживала себя от уподобления ей. Развод был для нее тяжелым ударом, но щедрость бывшего мужа при разделе имущества, его забота о дочери и внимание «других мужчин», недостатка в котором А. никогда не испытывала, постепенно позволили ей восстановиться и залечить раны, нанесенные ее самолюбию.
Не буду вдаваться в подробности, но позднее А. призналась, что любовница мужа вовсе не была молодой, и ушел он «не просто так»: подлинной близости и взаимности в отношениях А. с мужем никогда не было. Это тяжелое признание дало мощный импульс для осознания клиенткой того, что происходило сейчас в ее отношениях со вторым мужем. Она сумела увидеть, насколько потребительской и защитно-высокомерной была ее позиция в их союзе, как сильно она дистанцировалась от всего происходящего с ним, используя его в качестве единственного гаранта ее собственного благополучия и отказывая ему в праве на слабость, на усталость, на ошибку…
И такое происходило с ней на протяжении многих лет не потому, конечно, что она была «плохим человеком» (этот ярлык она к себе приклеила на определенном этапе нашей работы и долго отказывалась снимать), а из-за ложной уверенности в абсолютной некомпетентности, неспособности «сделать самой хоть что-нибудь путное» (разве что «там, где нужно, задницей покрутить»). Она упорно игнорировала свой острый ум, высокую эрудицию (А. великолепно разбиралась в литературе и живописи), чувство стиля и… свою женственность: о внешности и сексуальности она всегда говорила с изрядной долей сарказма, избегая соприкосновения с переживаниями, созвучными чувственности и нежности…
Одним из наиболее важных результатов нашего взаимодействия стало принятие клиенткой предложения о повышении в должности на работе. В свои 50 с лишним она впервые рискнула «отважиться на что-то серьезное», поменяв мало к чему обязывающие полставки научного сотрудника на позицию руководителя отдела (уже на самую что ни на есть полную ставку). Когда мы обсуждали ее готовность к этому решению, проекция на мужа желания стать кем-то значительным (помните, она очень переживала, что его не повысят) нашла, наконец, своего истинного адресата. «Я внезапно поняла, что меня вполне устраивает, что он не слишком большой начальник», — прокомментировала она со смехом новое видение своего давнего запроса, с которым когда-то ко мне пришла. В итоге, когда мы завершали консультирование, ее отношения с мужем также стали другими, и это, несомненно, были изменения в лучшую сторону. В сторону любви.
Подводя итоги
Драма истерической личности состоит в том, что она сосредоточена на поиске удовольствия от внешнего, «эффектного» и не способна получить истинную радость от жизни в ее реальных проявлениях (будь то секс, еда, общение, творчество и что угодно другое). Поэтому главной задачей консультирования становится помощь клиенту в отпускании травматического желания нравиться всем и его замена на желание быть интересным – не только другим (круг которых, как минимум, необходимо пересмотреть и сузить), но и Себе.
И тогда на смену манерности и притворству сможет прийти импровизация. А игра — останется (в своих лучших проявлениях и там, где она уместна), но будет более спонтанной и… вдохновенной.
Иллюстрация к статье: Антуан Ватто. Капризница. 1718. From Wikimedia Commons, the free media repository
