Первая серия популярного сериала «Эйфория» открывается хрониками «из утробы».
Они сопровождаются закадровым голосом главной героини о том, как она была исторгнута из своего маленького персонального рая… прямо в ад.
Ад 11 сентября 2001 года.
Новорожденная Ру Беннет, на руках у родной матери, имея в полном распоряжении грудь с молоком — все-таки оказалась лишённой чего-то жизненно важного.
Она была лишена доступа к красоте внутреннего мира матери, словно этот мир почернел в один миг.
Держа во рту материнский сосок — малышка Ру искала устремленный на неё ликующий взгляд, а видела только «пустые глазницы».
Глаза её матери были захвачены ужасом, льющимся с экрана телевизора в родильной палате, а после — уже домашнего телевизора.
Невыносимая тревога — вот чем был переполнен внутренний мир только что родившей женщины.
Невыносимой эта тревога оказалась даже для взрослого самостоятельного человека, а для беспомощного младенца — катастрофической.
Когда мама подносит младенца, скажем, к цветку, берет ручку ребенка — и протягивает к стеблю, и особенным, напевным голосом — предназначенным только для её младенца — символизирует происходящее «это цветочек, смотри, какой красивый» — младенец «видит» и «понимает» красоту цветка.
И всего остального мира. Эта красота, благосклонность, щедрость и доступность в мире счастья — будут зависеть от того, чем заполнена «библиотека» материнских мыслей, «сокровищница» её чувств, «райский сад» её мечтаний.
Младенец — ни в одном из смыслов — не существует обособленно от матери. Поэтому мать становится «местом», откуда ребёнок постигает и осмысляет окружающий мир.
Ребёнок «ходит» ногами матери, «видит» глазами матери, «понимает» — умом матери. У него «появляется» тело — лишь тогда и в том месте, когда и где его касается мать. Он «узнает», что у него есть тело с его покровами, отверстиями, функциями — только когда все они стимулируются материнском уходом.
Но не для всякого младенца доступ к сокровищам внутреннего мира матери — будет естественным и легким. Может произойти то, что случилось с Ру и другими младенцами 2001, или младенцами 2022…
И тогда выстроить жизнеспособную картину мира ребенку будет очень трудно.
Развитие воображения ребёнка идет в 2х направлениях, в зависимости от его врожденных конституциональных особенностей, ориентированного на них качества материнского ухода и её эмоциональных инвестиций:
⁃ младенец будет использовать воображение, чтобы ОБНАРУЖИВАТЬ и осмыслять внешний мир, опираясь на реальность;
⁃ младенец будет использовать воображение не для обнаружения смыслов, а для СООРУЖЕНИЯ иллюзорной системы смыслов, оторванной от реальности.
Иллюзорная система обнаруживает себя в речи взрослого человека фразами тотального обобщения по второстепенному внешнему признаку, логическими разрывами, ложными системами классификаций, магическим восприятием реальности — и многим другим.
Например, фразами, вроде: «я знаю, что он подумает, если я так сделаю», «богатства честным трудом не нажить», «все красивые женщины — высокомерны и прожданы», и проч.
Почему, скажем, красивые женщины, да еще и все безоговорочно — продажны в мире такого человека?
Потому что когда-то самой красивой (и желанной) была мать, которая «утаивала» свои сокровища, цедила «по капле», «заставляя» младенца страдать. У такой «жадной» матери невозможно получить что-то так просто, «по любви». Только уловками, подкупом, соблазнением, захватом…
Приблизительно такой «ужасной» и воспринимала крошечная Ру Беннет свою поглощенную ужасом мать в первые недели (или месяцы?) своей жизни. И поэтому она стала идеализировать «потерянный рай утробы». Хотя и там её тоже предали, цинично исторгнув — прямо в «ад».
Как исторгает теперь наркотическое опьянение — в реальность. Каждый раз, что ни делай.
Наркотический «рай» — такой же труднодоступный и ускользающий — в него можно попасть только преступником, лазутчиком, обманом, спекуляциями, под страхом быть пойманным, разоблаченным и наказанным.
Героиня описывает себя внутри этого «места», как если бы весь мир исчез, исчезло время, пространство, тело, дыхание, пульс… Словно она оказывается (всего на пару секунд!) в такой умиротворяющей тишине и безмятежности, в таком покое, что не снился даже булгаковскому Мастеру. (Булгаков, будучи морфинистом, видимо что-то об этом знал). Словно в эти несколько секунд жизнь и смерть меняются местами, меняя правила игры.
Ру Беннет счастливо «жила» в утробе, но «умерла» в жизнь, в момент своего рождения.
Хотя «жизнь, запертая в утробе» — это бездыханная клаустрофобия. Это, скорее, смерть, чем жизнь. Именно так описывают свое душевное состояние пациенты, прячась от реальности (внешней и психической) в «убежище». Которым, к слову, может стать и аналитический процесс.
Но жизнь не смогла открыться для Ру Беннет в своей полноте из-за того, что самость ее матери — калейдоскоп, палитра — через которые, с помощью которых любой младенец раскрашивает свой мир — содержали только всевозможные оттенки черного…
И Ру оказалась в ловушке. Невыносимая жизнь, смертельный покой и психическое убежище — вот её треугольная клетка, где она мечется из угла в угол, из угла в угол, из угла в угол…
