Ситуация потери: проживание и смирение

Сегодня, когда пандемия столкнула все человечество с потерями и угрозой смерти, возрастающая тревога не находит необходимого выхода, а неослабевающие тенденции отрицания опасности могут быть свидетельством существования негласного запрета на чувство страха и его откровенное обсуждение. В современном мире тема смерти стала чаще находить отражение в массовой культуре, что говорит о том, как велика потребность людей пережить невысказанные, вытесняемые тревоги, связанные с ней. За невозможностью говорить о смерти и горе следует невозможность и слушать тех людей, которые пережили потери и которым откровенный разговор столь необходим. «Где велики преграды и страх, там столь же велика и потребность».

Эти слова принадлежат Элизабет Кюблер-Росс. Два с половиной года она работала с умирающими пациентами, пытаясь понять и облегчить их переживания. Полагаю, сегодня сложно найти человека, который не слышал бы о пяти стадиях горевания, переживания утраты. Эти стадии были выделены и описаны Элизабет Кюблер-Росс на основе множества клинических случаев. В ситуациях, которые трудно выдерживать даже профессионалам, от которых хочется дистанцироваться, чтобы не сталкиваться с тем, насколько страшной может быть жизнь и каким тяжелым может быть уход из этой жизни, они приняла мужественное решение не отводить глаз, а сблизиться, попросила больного стать наставником. Как когда-то аналогичное решение Зигмунда Фрейда пойти вслед за пациентом, которое сделало возможным рождение психоанализа, это решение требовало стойкости, честности с собой и открытости для неприятных и пугающих тем. Такие решения поистине человечны.

Результатом стало описание стадий смирения с неизбежной смертью, которые оказались актуальны и для процесса проживания тяжелой утраты, и для смирения с любой потерей. Важно понимать эту концепцию: она заключается не в том, что каждый должен непременно пройти через пять четких стадий, и именно в обозначенном порядке. Скорее, это фазы, перетекающие друг в друга, сменяющие друг друга неоднократно и не столь последовательно, а ценность их моделирования не в том, чтобы описать некое «нормальное» и «ненормальное» горевание. Тяжелые события всегда вызывают целую гамму интенсивных, зачастую невыносимых чувств, и описание этих переживаний и их причин полезно тем, что обозначает их как нормальные и необходимые. Важно то, что эта модель проживания потери помогает понять, что происходит с близким человеком и решиться откровенно обсудить с ним это, или понять себя, принять собственные чувства, прожить их и так прийти к смирению.

Огромная потребность в сопереживании перед лицом потери – вот на что обращает внимание, о чем призвана напомнить работа Элизабет Кюблер-Росс. Нельзя не отметить ее актуальность сейчас, когда мы снова живем в эпоху усилившегося страха смерти. Болезнь и смерть в условиях пандемии стали еще ужаснее: растущее количество больных усиливает страх одиночества и обезличивания в ситуации обращения за медицинской помощью, а необходимость усиленных средств защиты и невозможность видеть лицо врача подкрепляет тревогу от пребывания в больнице, кажущейся бездушной и холодной. Не теряют своего значения и наблюдения Элизабет Кюблер-Росс о том, что тяжело больной часто ощущает, что он как бы лишен права на личное мнение, за него принимают решения, почти как о вещи. Он страдает меньше физически, но больше эмоционально, вынужденный молить о покое, отдыхе и сохранении собственного достоинства.

Любые сильные чувства в ситуации столкновения со смертью – это нормальная человеческая реакция на ненормальную ситуацию. И хотя смерть является естественной частью жизни, в бессознательном нет, не может быть представления о ней. Потому смерть всегда будет ненормальным событием, ведь бессознательно каждый человек считает собственную смерть чем-то совершенно невозможным. Что же может происходить в душевной жизни человека, столкнувшегося с непримиримой реальностью?

Отрицание и изоляция

Мысли о собственной смерти подобны взгляду на солнце – их невозможно выдерживать долго, а при попытке сделать это, тут же возникнет сильная боль и желание отвести взгляд. Человек неоднократно будет закрывать глаза и ждать, когда боль ослабнет и когда он сможет попытаться снова прямо посмотреть на то, что ее вызвало. Впервые столкнувшись с потерей, человек не столько не хочет, сколько не может ее видеть. Его восприятие становится избирательным, внимание получают лишь те факты, которые позволяют отрицать потерю, даже если они весьма сомнительны. Либо факты искажаются, изолируются от эмоций, что позволяет не придавать им значения. Все это типичный механизм защиты психики. Совершенно нормально, когда такое отрицание проявляется не только на первых стадиях горевания, но и частично вновь возникает время от времени. При этом не нужно пытаться убедить человека в серьезности его потери, пытаться вернуть его в столь болезненную реальность. Отрицание и изоляция указывают на то, что в данный момент он не может контакта с этой реальностью выдержать. Следует уважать эту потребность закрыть глаза и идти за человеком – говорить с ним откровенно о том, что случилось, когда он сам проявит инициативу к этому.

Из-за отрицания люди часто могут терять время, не предпринимать каких-либо действий для изменения ситуации, например, больные могут пренебрегать назначениями врача. На основе своего опыта Элизабет Кюблер-Росс не рекомендует пытаться переубеждать человека в такой ситуации, нужно просто повторять эти предписания. Попытки настоять на их необходимости могут причинять боль, вызывать конфликты, которые позже приведут к тяжелому чувству вины. Разумеется, близким трудно принять стремление больного как можно дольше отрицать свою болезнь, но если попытаться поставить себя на его место, эту потребность можно понять и уважить. Для человека в фазе отрицания потери самое важное, чтобы его не осуждали – за то, что он не понимает всей серьезности ситуации или неадекватно остается «таким спокойным» – и не бросали. Стоит проявлять к нему устойчивую, но не навязчивую заботу. Чтобы понять его потребности: хочет ли он осознавать действительность в данный момент – нужно внимательно относиться к тому, что он говорит, поддержать разговор тогда, когда он решится откровенно обсудить реальность. Отрицание и изоляция обычно сменяются частичным смирением или раздражительностью.

Гнев

Когда отрицать действительность больше нет сил, человека переполняет ярость. Она может проявлять себя как вспышками гнева, так и постоянным раздражением, и часто ей сопутствует зависть – к тем, кто не перенес потерю или для кого она была не столь значительной. Важно понимать, что человек, переживающий горе, становится эгоцентричным, это типично и нормально в подобных ситуациях, но это также значит, что любые сравнения с другими или предложения подумать о тех, кому сейчас еще хуже, будут не просто неэффективными для успокоения – они лишь увеличат пропасть непонимания между тем, кто понес потерю, и его окружением. Человека занимает лишь один вопрос: «Почему я?», он пытается найти в произошедшем смысл, когда бессознательно известно, что смысла нет. Его возмущение этой бессмысленностью и несправедливостью мира распространяется на всех окружающих и часто находит выход неожиданно, когда кто-то просто «попадает под горячую руку». Близкие обычно реагируют на это скорбью, чувством вины и стыда. Редко кто пытается поставить себя на место горюющего и понять его сжирающую изнутри ярость. В то время как его гнев – это отчаянный крик, крик о том, что он еще жив, чтобы его не забыли.

Человеку в этой фазе необходимо дать уважение и понимание, несмотря на его недовольство, раздражительность, отталкивающее поведение, продолжить уделять ему время, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Не принимать его гнев на свой счет, мириться с его иррациональностью – важнее всего, этому поможет понимание того, что вспышки гнева приносят человеку в горе облегчение.

Если человек переживает из-за потери контроля над своей жизнью, можно дать ему там, где это возможно, контроль, «власть» и выбор. Это и будет значить, что для других он остается живым человеком, личностью, что его не забыли и не «списали со счетов».

Торг

В этой фазе происходит видимое изменение поведения, за которым стоит слабая надежда на вознаграждение за «хорошие поступки и послушание». Это воображаемая сделка с судьбой в попытке отсрочить неизбежное и установлении некой «окончательной черты», она принимает формы еще одной последней возможности сделать что-то важное – еще раз выступить с концертом, отправиться в заветное место, исполнить мечту. Если сделка состоится, человек обещает больше ни о чем не просить и смириться со своей потерей. Но, как правило, он не держит слова, так как эта попытка инфантильна, ее истоки кроются в детских обещаниях быть хорошим – «я больше никогда так не буду» — чтобы получить снова удовольствие, которого ребенка обещали лишить в наказание, а, значит, вернуть себе любовь родителей. Фаза торга – это тайные договоры с символическим родителем, с судьбой или с богом, и люди часто обещают посвятить оставшуюся жизнь благим делам или служению. Ими движет все та же детская потребность чувствовать, что родитель не отвернулся от них, продолжает их любить. Поскольку это проявление инфантильно по своей природе, оно обычно длится недолго и возникает редко. Но такие обещания, несмотря на то, что они преувеличены и не сдерживаются – не заслуживают порицания. Эти обещания могут указывать на скрытое чувство вины, от которого страдает горюющий, и которое по возможности стоит обсудить.

Депрессия

Только в этой фазе приходит истинное ощущение огромной утраты. Часто это потеря себя – прежнего образа тела, здоровья, возможностей, профессии, привычного уклада жизни. Плюс многие бедствия и перемены влекут за собой потерю денег, работы, имущества, которое приходится продать. По поводу всего этого возможно глубокое горевание. Его появление нормально даже тогда, когда угроза миновала. Даже выживший нуждается во времени, чтобы отгоревать по прежнему себе, каким он был до столкновения с угрозой. Нередко депрессии сопутствует чувство вины. Тогда полезно обсудить вину и тревоги, постараться обнадежить человека.

Элизабет Кюблер-Росс различает реактивную депрессию и подготовительную скорбь, характерную для людей, столкнувшихся с тяжелой болезнью – это подготовка к окончательному прощанию с миром. Обнадеживать таких больных в случае подготовительной скорби уже не нужно. Нельзя запрещать им размышления о предстоящей смерти. Важно позволить им выразить свою скорбь, просто быть рядом, держать за руку, им не нужно много слов и много посетителей.

Про подготовительную скорбь близким важно знать, что эта форма депрессии важна и благотворна, она ведет к смирению и покою.

Смирение

Когда все переживания выплеснуты, наступает спокойствие. С ним часто приходит чувство усталости и слабости, возрастает потребность в покое и сне.

В этой фазе поддержка больше всего нужна близким человека. Его круг интересов, как правило, сужается, он предпочитает одиночество, становится менее разговорчивым, меньше нуждается в словах, новостях, беседах. Но и в этой фазе человеку по-прежнему важно, что его не забывают, а в случае тяжелой болезни – что его продолжают навещать, с ним готовы быть до конца.

Когда человек признается себе, что больше не может выдержать, схватка заканчивается. Окружающие же часто настаивают, что нужно бороться. Но у человека в этой фазе нет сил бороться, и заверения в необходимости борьбы могут привести к чувству стыда и вины. Лучше понять его потребности и позволить ему побыть в покое.

Надежда

Надежда в той или иной степени присутствует всегда, во всех фазах горевания, и даже в безнадежных ситуациях ее появление является нормальной реакцией. В ней есть большая потребность у каждого человека, и жестоко отказать горюющему в этой потребности. По наблюдениям Элизабет Кюблер-Росс, наибольшее доверие пациенты испытывают к тем врачам, которые позволяют им надеяться. Это поддерживает человека. Дать пусть небольшую, но надежду, это не значит обмануть, это значит допустить, что может произойти нечто непредвиденное.

Конфликты возникают, когда близкие и/или персонал не дают надежду тогда, когда человек в ней нуждается, и/или настаивают на надежде, когда он уже смирился и ждет от них смирения.

Несмотря на то, что надежда сопровождает горевание, и человек никогда полностью не откажет себе в ней, как было описано выше, далеко не в каждой фазе уместно стараться обнадежить, любой ценой настроить человека на позитив, отвлекать его от тяжелых мыслей. Разговоры о потери, о смерти, если горюющий поднимает эти темы, никогда не преждевременны и не противопоказаны. Лучшее, что можно ему дать – уважать его желания и следовать за ним в беседе, а также быть искренним.

Как помочь в ситуации потери себе и другим

Обозначенные выше принципы поддержки человека в горе могут звучать легко – просто говорить откровенно и следовать за выбранной им темой. Искренние эмоции семьи воспринимаются горюющим человеком гораздо легче, чем попытки скрыть свои чувства ради мнимого спокойствия. Но это непростая задача для близких, их откровенности часто мешают их собственные чувства, с которыми у них, возможно, не было контакта. Мне не раз приходилось видеть, как это бывает страшно – встретиться с собственными интенсивными переживаниями. А если прежде в отношениях откровенные беседы были редкостью или же их вовсе не было, побуждение начать такую беседу столкнется с большим количеством фантазий. У человека, у которого мало опыта безопасных откровенных разговоров, попытка начать такую беседу вызовет сильный страх и сопротивление. В таких ситуациях нужен специалист как посредник, готовый все понять и выдержать, или как безопасный собеседник в специальном, безопасном пространстве.

Состояние и истинные эмоции горюющего могут отталкивать близких. Его эгоцентричность и поглощенность чувством потери вызывают у них обиду, так как сталкивают их со страхом собственной беспомощности. Но вместо того, чтобы брать на себя непосильную ответственность за его состояние, лучше проявить терпение и понимание. Чтобы понять потребности такого человека, важно не то, что именно он говорит, а зачем он говорит именно это, что хочет этим сказать. Люди, столкнувшиеся с болезнью, могут чувствовать зависть к молодым и здоровым людям, что проявляется в агрессии, раздражительности. Люди, пережившие потери, испытывают сильный гнев, злость на судьбу или на бога. Их можно понять и не стоит осуждать. Многие из них могут казаться замкнутыми, но на самом деле жаждут поделиться своей болью с кем-то. Не нужно заставлять их открыть душу – достаточно напоминать о себе, обозначить, что близкие рядом и готовы слушать.

Так как саму смерть человек не может помыслить, то на самом деле страшит не она сама — страшен процесс умирания из-за сопутствующего ему чувства безнадежности, беспомощности и изоляции. Обсуждение этого страха всегда напоминает собеседнику о неизбежности его собственной смерти, и для неподготовленного человека это может быть невыносимо. Элизабет Кюблер-Росс отмечает: «Прежде чем мы сможем без напряжения, спокойно сидеть рядом с терминальным больным, нам необходимо серьезно проанализировать наше собственное отношение к смерти и умиранию». Если близкие не могут оказать поддержку человеку, столкнувшемуся со смертью, из-за сильного собственного страха, который они никогда ни с кем не обсуждали, им стоит поговорить о собственных чувствах со специалистом-психологом.

Родственникам человека, пережившего потерю, приходится нелегко – они сталкиваются с переменами в привычном укладе жизни, ответственностью, тревогами, чувством одиночества, возмущения и ощущением столь же большой утраты. У них часто имеет место сознательный или бессознательный протест против перемен. Это одно из проявлений отрицания, ведь близкие проходят те же фазы горевания. Важно понимать свое желание противиться переменам, по возможности поговорить о них, чтобы такой протест не вызвал конфликта.

Члены семьи, потерявшие близкого человека, часто страдают от гнетущего чувства тяжелой вины. Смерть для родственников — всегда пугающая неожиданность, требующая возмездия и наказания, но если винить в ней некого, гнев направляется на себя. И в прошлом всегда находится, за что можно обвинить себя, пусть даже это самые незначительные ссоры и проявления гнева – чувства, свойственного каждому человеку. Для бессознательного желание неотличимо от поступка: ребенок, который сердится на мать, будет уверен, что это он ее прогнал, если она вдруг уйдет. И даже во взрослом возрасте, с преимущественным господством в душевной жизни принципа реальности, все же может ожить инфантильное чувство «всемогущей причастности к смерти близкого и вины». При этом усиливается и страх собственной смерти как воздаяния. Самонаказание, в том числе в обрядах, связанных со скорбью – это способ символического выражения стыда и просьбы о помиловании. Вина ощущается стойко и остро, так как человеку, потерявшему близкого, трудно признать собственный гнев, в то время как печаль всегда подразумевает определенную долю рассерженности, переживание брошенности. Кроме того, я полагаю, что чувство вины связано с убежденностью, что нечто можно было сделать, что на обстоятельства можно было повлиять, и в этом случае она переносится легче, чем осознание того, что в жизни есть то, что мы не можем контролировать, и что ничто не может остановить, отменить смерть.

Необходимо помнить, что в горевании нет правильных и неправильных чувств, и нужно дать себе возможность проявить чувства, а также позаботиться о себе. Постоянное присутствие и сопереживание горюющему человеку трудно выдержать, такая жертвенная поддержка может привести к истощению душевных сил, которое проявится в конфликтах и раздражении или безразличии. Психика будет пытаться защитить себя, отгородиться от тяжелых переживаний, и это обернется страданиями для всех, потому такого истощения не стоит допускать.

Чувство вины и потребность в самонаказании часто принимают у родственников форму отказа от развлечений, от своей обычной жизни, самообвинений за любые испытанные удовольствия. Вместо того, чтобы разрушать собственную жизнь, лучше обратиться за помощью, чтобы выявить причину чувства вины и попытаться справиться с ним. Без проработки такое сильное чувство может перейти в психосоматическое заболевание.

После смерти близкого родственники таже часто испытывают гнев, ярость, отчаяние. И у них должна быть возможность выразить эти чувства. После приходит ощущение пустоты и одиночества, изолированности от жизни и от живых, и здесь нужно дать себе время, чтобы отгоревать. Возможность откровенно говорить о потребностях и переживаниях помогает справиться с ними и постепенно выйти из изоляции.

Дети могут реагировать на потерю близкого по-разному, в зависимости от возраста и текущего состояния, и это нормально, несмотря на то, что для взрослых их реакции могут казаться странными и раздражающими. Дети до трех лет воспринимают смерть как отделение от любимого объекта, его удаление. Тем не менее, этот процесс кажется им обратимым. Столкновение со смертью в возрасте от трех до пяти лет уже может вызвать страхи – болезни, увечий, появляется осознание хрупкости тела. Однако дети в этом возрасте все еще воспринимают смерть как нечто обратимое. За это не нужно на них сердиться и упорно пытаться объяснить суть смерти – достаточно спокойно, в доступной форме отвечать на вопросы, мягко напоминая, что умерший не вернется. Возраст от пяти до девяти лет уже характеризуется представлением о смертности, необратимости. Фантазия детей этого возраста активно работает, в ней смерть принимает монструозный облик, воображается страшным призраком, который крадет людей. Ребенок нуждается в поддержке, нельзя высмеивать или обесценивать его страхи. Примерно с девяти лет формируется достаточно реалистичное понятие о смерти. Чтобы тревоги было меньше, важно удовлетворить потребность ребенка знать, что случилось, в доступной форме правдиво ответить на его вопросы, так, чтобы не вызвать страха или недоверия к миру – например, сказать, что врачи сделали все, что могли, боролись за спасение, не оставили без помощи или в одночестве.

Дети, как и другие члены семьи, могут реагировать на смерть близкого угрызениями совести, чувством вины. Им можно помочь выразить эти чувства собственными примером искренности. Если дети участвуют в разговорах со взрослыми, с их тревогами, они чувствуют, что не одиноки в своем горе. Это помогает им воспринимать смерть как естественную часть жизни. Если же эта тема запретна, дети чувствуют подвох, усиливается их недоверие к взрослым.

Всем родственникам нужна возможность выговориться, поплакать, покричать или иначе выразить эмоции согласно своим потребностям. Если с ними рядом будет человек, способный вытерпеть их гнев – это станет шагом для них к смирению без чувства вины. В такой роли может выступить психолог.

Нельзя не отметить, что тема смерти и потерь сложна и для специалистов помогающих профессий, для тех, кто регулярно сталкивается с ней.  Это не то, к чему можно привыкнуть, и для таких людей нормально признаться в потребности в помощи и поддержке и обратиться за нею. Проработка собственных чувств и мыслей, связанных со смертью, поможет говорить с пациентами о болезни откровенно, но не приравнивая к неминуемой гибели, о том, что их не оставят, не бросят, будут бороться. Элизабет Кюблер-Росс видела, что пациенты благодарны специалистам за надежду, а без нее сталкиваются со страхом изоляции, обмана, отторжения, а близкие – с беспомощностью.  Если врач обрел внутреннюю готовность к разговорам о смерти, обычно его пациентам легче выслушать и смириться. Важно не бояться их реакций, не пытаться любой ценой развеселить их, не запрещать им плакать. Никогда не следует никого бросать, даже в самой безнадежной ситуации можно заверить человека: «Я сделал все, что мог, и дальше буду делать все, что могу для вас». Способность специалиста стойко выдержать их чувства действует на пациентов успокаивающе, но ему самому нелегко дается это спокойствие. Людям помогающих профессий нужна не формальная, а полноценная поддержка от профессионального сообщества.

Но главное, смерть не должна быть ужасной, пугающей и запретной темой. Когда же люди опасаются прямо заговорить о смерти, то и жизнь для них становится устрашающей. Глухой к темам смерти и потерь мир – это холодный мир, полный равнодушия и тревог. И, как думала уже много лет назад Элизабет Кюблер-Росс, «может быть, вместо замороженного общества нам следует строить общество, способное решать вопросы смерти и подготовки к ней, способное вести дискуссии на эти темы и помогать людям жить без страха до последнего часа».